История района: на 2-й Владимирской была огромная воронка
Маргарита Омельченко (в девичестве Пчельникова) с Перовской улицы — старожил Новогиреева. Она родилась в 1938 году в подмосковном тогда городе Перово, который в 1960-м вошёл в границы Москвы. Её семья не покидала столицу в годы Великой Отечественной войны. Маргарита Алексеевна всю жизнь проработала в торговле.
В старом деревянном доме на Заводской, 18, у пруда Кусковского химзавода (сейчас на этом месте сквер, а пруд называется Перовским) было семь тесных комнат, в каждой — семья. Общая кухня, удобства на улице. Но жили дружно.
— Какая-то аферистка выманила у мамы продуктовые карточки. Мама кричала на весь дом. Но соседи не дали нам пропасть: кто блинов из отрубей даст, кто что — выжили, — вспоминает Маргарита Алексеевна.
Ещё одно жуткое детское воспоминание — огромные тёмные аэростаты в небе и ослепительные лучи прожекторов. Во время воздушной тревоги спускались в подвал во дворе дома.
Одна из бомб разорвалась совсем рядом — на месте, где сейчас 2-я Владимирская пересекается с Кусковской. Там долго была огромная воронка.
— Навсегда запомнился голос Левитана из чёрного репродуктора. То тревожный, когда наши войска оставили такой-то город. То радостный, когда взяли.
Хлеб для пленного немца
В доме 16 на Кусковской улице в послевоенные годы была булочная, где отоваривали хлебные карточки.
— Я ходила за хлебом лет с восьми. Следила за ножом, которым продавщица резала буханки, и думала: «Хоть бы достался довесочек!» Этот кусочек мама разрешала съесть сразу. Идёшь домой, сосёшь его во рту, и такой он сладкий! Только в 1947-м карточки отменили. Вволю наелись хлеба.
В конце Перовской улицы пленные немцы строили дорогу. Один из них укладывал булыжники и трамбовал.
— Работал в одиночку, без охраны. И почему-то мне его стало жалко. Я каждый день отрезала тоненький, как бумага, кусочек хлеба и почти два месяца носила ему. А ведь сами голодали. Он мне показывал фотографию своей семьи: он, жена, двое детей моего возраста…
Полную статью можно почитать на сайте.